города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
-- И в самом деле, -- подхватила княжна Марья, -- может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! 13 Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
-- Ах, нет, нет! -- И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
-- Non, c'est l'estomac... dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites..., 14 -- и княгиня заплакала детски-страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
-- Mon Dieu! Mon Dieu! 15 Oh! -- слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно-спокойным лицом, уже шла акушерка.
-- Марья Богдановна! Кажется началось, -- сказала княжна Марья, испуганно-раскрытыми глазами глядя на бабушку.
-- Ну и слава Богу, княжна, -- не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. -- Вам девицам про это знать не следует.
-- Но как же из Москвы доктор еще не приехал? -- сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
-- Ничего, княжна, не беспокойтесь, -- сказала Марья Богдановна, -- и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что-то тяжелое. Она выглянула -- официанты несли для чего-то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что-то торжественное и тихое. Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату. -- С тобой, Машенька, пришла посидеть, -- сказала няня, -- да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, -- сказала она вздохнув. -- Бог милостив, голубка. -- Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая-то общая забота, смягченность сердца и сознание чего-то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту. -- Ах как я рада, няня.
Made with FlippingBook - Online Brochure Maker